Убить некроманта - Страница 76

Клод спал в пересохшем колодце при дороге, а мы — на плащах, брошенных в копну сена. Я проснулся, когда солнце повернуло к полудню, и, прежде чем разбудить Питера, смотрел несколько минут… на его лицо, ставшее детским во сне.

И думал, что не позволю ему умереть, как бы он ни блажил. Клод будет рядом на самый критический случай.

Человек предполагает, а Господь располагает.

Мы отправились в путь уже через четверть часа. По дороге пили простоквашу, которую Питер купил у крестьянской девки в ближайшей деревне, — ужасно холодную, может быть, принесенную из погреба. Потом гнали мертвых коней, как никто никогда не гонит живых, — и они пожирали дорогу, будто ленту сматывали. Остановились лишь на несколько минут — купить хлеба и сыра на базаре в каком-то местечке. Распугали мужиков, но дали им возможность быстро успокоиться, потому что не задержались там.

После заката немного замедлили шаг. Мы въехали на земли Роджера быстрее, чем предполагали, — и ожидали, что Клод нас догонит. Я хотел встретиться с монахом ночью — думал, что в Сумерках все козыри в моих руках. Ведь в принципе, когда белые силы отдыхают, темные выходят на охоту. Как говорил Клод, «настанет ночь — будет и пища», а до потенциальной пищи осталось миль двадцать пути, никак не больше.

Сейчас, вспоминая ту ночь, я никак не возьму в толк, почему я был так самонадеян и весел. Вероятно, дело в моих прежних военных успехах и в том, что мне не приходилось сталкиваться с белой магией Святого Ордена с тех самых пор, как я сжег серебряный ошейник. Я забыл, я все забыл, а кое о чем я никогда и не знал…

А ночь помню, будто вытравлена по сердцу. Луна начищенной медной тарелкой, еще почти круглая, громадная, висела над лесом, вырезанным из черного бархата, а рядом с ней горела зеленая звезда, наша с Питером, звезда бродяг. Неподалеку, на холме, засыпала деревня — там еще помаргивали огоньки в избах мужиков, а в низине, около деревенского погоста, стелился густой туман, на могилах вспыхивали синие огоньки, и тянуло болотной сыростью и запахом распада. И мне было очень уютно и тепло от разгорающегося Дара.

Около кладбищенской ограды, по колено в тумане, мы с Питером ждали вампира. Высокая трава вымокла от росы, Питер выжимал плащ и хихикал:

— Выкупались в лунном свете, государь…

Клод очень красиво, прямо на лету, поменял форму, встав на ноги уже человеком, но взметнувшийся плащ еще мгновение казался нетопырьими крыльями. Он светился чьей-то недавней смертью и выглядел очень довольным.

— Я их нашел, государь, — сказал, улыбаясь и сверкая клыками. — Они заночевали совсем рядом, но мне было как-то не очень приятно подлетать близко. Душно. Наверное, шатер этого монаха вышит Святым Словом изнутри.

— Хорошо, едем, — говорю.

Мы ехали всего три четверти часа — правда очень быстро, успевая за Клодом, летящим впереди отряда. И, еще не видя стоянки этого монаха, я ее почувствовал. И вовсе не как светлое пятно — нет, как тяжелую глыбу беспросветного мрака.

Нехорошо.

Клод рывком вернулся в человеческий облик и схватил моего коня за повод.

— Государь, мне…

— Только не говори, что тебе страшно, — фыркнул Питер. — Не верю.

Клод к нему обернулся. Он улыбался так же лихо и обреченно, как Питер, клянусь Богом, — и луна отражалась в его очах. Сказал:

— Попрощаемся, Пит. Веселая будет ночка — увидимся в лучшем из миров.

Питер усмехнулся и протянул ему руку.

— Не подыхай прежде смерти, мертвяк!

Клод хлопнул по его ладони:

— Смотри, потом можем и не успеть, висельник.

И оба разом посмотрели на меня. Дар во мне прекратился в море огня, ударился в эту стену темноты приливной волной. Любовь, ярость и тоска.

— Ребята, — говорю, — я постараюсь вас прикрыть как смогу, хотя вы сами понимаете, конечно, — война… Но постарайтесь уцелеть — для своего короля. Прошу.

— Ты выживи, Дольф, — сказал Питер. Серьезно, тихо — первый и последний раз меня так назвал.

Они меня поцеловали: Клод — руку, а Питер — в щеку. И ничего больше не было сказано. Мы с Питером просто пришпорили лошадей, а Клод пошел рядом.

Мы все уже знали, что монах проснулся. Я ощущал его — мог ли он не почувствовать меня?

Он был таким толстеньким плюгавым старикашкой, этот святой старец. С двумя какими-то клочками, похожими на заячьи хвосты, обрамлявшими с двух сторон блестящую лысину, с маленьким бритым личиком, с морщинками у рта — эдакий сердитый мопсик. Солдаты Роджера выглядели рядом с ним как монументы — здоровенные фигуры, окружающие колобашку в балахончике. И все это освещал огромный костер на поляне перед шатром — но я рассмотрел бы детали и так, привычно испросив взора неумершего.

Забавно было смотреть вампирскими глазами, забавно. Я бы посмеялся, если бы не чувствовал это удушье — будто на меня снова надели тот дурацкий ошейник с каббалой. Не хватает воздуха, и давит на сердце ощущение дикой несвободы. Явственно-явственно. Душа в клетке. Это — Божье?

Не уверен.

Никто из этих остолопов-солдат не дернулся. Наверное, они чувствовали, как воздух между мной и священником превратился в густую черную смолу, — и шевельнуться не могли. Вязко. Питер тоже ощущал эту вяжущую силу — я слышал только его медленное дыхание за спиной. Зато старец шустро замелькал между оцепеневшими фигурами и завопил так, будто лошадь наступила ему на ногу, — в визг, но при этом злобно и как-то радостно:

— А-а, выполз из преисподней, холуй демонов! И шлюхи тьмы с тобой! Ну хорошо!

— Я пришел разговаривать, — говорю. — Мирно. Как король — к монаху. Возвращались бы вы к своим братьям, отче.